Автобиографический элемент в «Каменном Госте» общепризнан. «Пушкин в “Каменном госте” сделал для своего героя то же, что Гете сделал для народного мифа – “Фауст” и Байрон для своего Фауста – “Манфреда”. Во всех трех случаях “миф” (комплекс моральных черт) получает некую реальную биографию» (Ахматова 1989. С. 174). Создавая накануне женитьбы образ Дон Жуана, Пушкин проецировал на него поступки и чувства своей холостой молодости. Не случайно в 1829 г. он дважды составлял собственный «донжуанский список», а В. Ф. Вяземской признавался, что Натали Гончарова – его сто тринадцатая любовь (что возможно восходит к опере Моцарта, где Лепорелло, перечисляя количество любовных приключений хозяина в разных странах, говорит, что в Испании оно равнялось 1003) (см.: Щеглов 1902. С. 136; Дарский 1915. С. 62–63; Corbet 1955. P. 50). Пушкин «отдал герою язык, стиль, образность собственных любовных признаний» (Рассадин 1977. С. 213). Воспоминания об Инезе перекликаются с болдинскими стихами Пушкина, посвященными умершей возлюбленной (см.: Ермаков 1923. С. 91).

          Еще в начале века было отмечено, что автобиографические черты сообщены не только Гуану, но также и Командору (см.: Дарский 1915. С. 64). Гипотеза подробно разработана А. А. Ахматовой: «в «Каменном госте» Пушкин как бы делит себя между Командором и Гуаном» (Ахматова 1989. С. 172). Пушкинский Дон Альвар «женился на нелюбившей его красавице и сумел своей любовью заслужить ее расположение и благодарность. Из всего этого нет ни слова в донжуанской традиции. С первой минуты мысль о его ревности приходит в голову Дон Гуану» (Ахматова 1989. С. 106–107). Автобиографизм ситуации очевиден из сопоставления с письмом Пушкина Н. И. Гончаровой от 5 апреля 1830 г.: «... если она согласится отдать мне свою руку, я увижу в этом лишь доказательство спокойного безразличия ее сердца. <...> Бог мне свидетель, что я готов умереть за нее; но умереть для того, чтобы оставить ее блестящей вдовой, вольной на другой день выбрать себе нового мужа, – эта мысль для меня – ад» (Акад. Т. 14. С. 76, 404–405; оригинал по-фр.; см.: Ахматова 1989. С. 108).

          Обвинения в безбожии, звучащие в характеристиках, которые дают Дон Гуану Монах, Дон Карлос и Дона Анна – привычный аккомпанемент жизни молодого Пушкина (Там же. С. 98). Как автобиографический мотив может быть истолковано тайное возвращение из ссылки, о котором Пушкин мучительно мечтал в начале 1820-х гг. (см.: Щеглов 1902. С. 138). С этим обстоятельством А. А. Ахматова связывает причину, по которой Пушкин перенес действие из Севильи в Мадрид: «ему была нужна столица» (Ахматова 1989. С. 94). «... в трагедии “Каменный гость” Пушкин карает самого себя – молодого, беспечного и грешного, а тема загробной ревности (т. е. боязни ее) звучит так же громко, как и тема возмездия». Возможно, именно потому «Каменный гость» не был опубликован: в нем слишком много личного, а «Пушкин в зрелый свой период вовсе не склонен обнажать “раны своей совести” перед миром» (Там же. С. 102–104, 108–109). Аналогичную точку зрения см.: Якобсон 1987. С. 160.